Предоставление 6 января томоса (указа о канонической независимости) об автокефалии Православной церкви Украины Варфоломеем, Вселенским Патриархатом Константинополя, вполне может означать величайшее потрясение в православном христианстве со времен провозглашения московской церковью свою независимости от Константинополя и собственного патриархата в 1589 году.
Независимо от того, оправдается ли это опасение, успех многолетней кампании Украины по получению автокефалии для ее церкви привел к самым серьезным ухудшениям в ее отношениях с Россией со времени аннексии Крыма в 2014 году. Долговременные последствия предоставления томоса, вероятно, будут еще более существенными и более значительными, и далеко выйдут за пределы религиозных вопросов.
Утверждение, что российская цивилизация простирается за пределы Российской Федерации, является не только “символом веры” путинской России, но также центральным элементом путинской концепции государства. Наряду с языком и историей (которые кремлевские идеологи превратили в подобие нового “священного писания”), православие считается опорой российской культуры, ее самобытности и наследуемой идентичности. Были приложены громадные усилия, чтобы связать Церковь с государством, его внешней политикой и даже ее войнами. Вряд ли можно считать исключением, что в апреле 2014 года архиепископ Верейский Евгений, нынешний митрополит Эстонской Православной церкви Московского патриархата, был одним из священнослужителей, направленных в севастопольский Владимирский собор для развития более глубоких отношений с русскими вооруженными силами и сотрудниками правоохранительных органов.
Однако в конфессиональных вопросах, как и во многих других областях, значение Украины не менее велико. Почти за два столетия до того, как Александр II ввел в обиход представление “триедином” русском народе (великороссы, украинцы и белорусы объединялись в официальных документах названием “русский народ” – Ред.), Русской православной церкви была отведена ключевая роль в “собирании русских земель” при Петре Великом, а затем и при Екатерине II. В начале правления Петра глава Киевской митрополии все еще носил титул митрополита Киевского и всея Руси. В 1686 году под угрозой войны Константинополь отозвал этот статус и делгировал Русской церкви власть, которую она присвоила себе почти за столетие до того. Показательно, что Стамбульский синаксис (епископское собрание) в октябре 2018 года, который утвердил томос, использовал упоминание об этом, чтобы осудить потерю независимости Украинской церковью 330 лет назад. В итоге создание единой и независимой Украинской православной церкви не только нанесло ущерб проекту “русский мир”, но и уничтожило основания для утверждений, что украинцы и русские являются “одним народом”.
Тем не менее, вряд ли что-то подобное могло бы произойти, если бы Русская православная церковь чрезмерно не переоценила свое влияние. В начале 2014 года в Украине было три основных православных конфессии: Православная церковь Московского патриархата (УПЦ МП), насчитывающая около 12 тысяч приходов, Православная церковь Киевского патриархата (УПЦ КП, которую Москва считала “раскольнической”) с примерно 4,5 тысячами приходов, и самостоятельная Украинская автокефальная православная церковь (УАПЦ) с 1200 приходами. Хотя из-за большей посещаемости церквей у Киевского Патриархата было больше последователей, чем предполагают эти цифры, Московскому патриархату отдавали тогда предпочтение подавляющее большинство украинцев, считавших себя православными – 68 процентов.
Но с тех пор все изменилось. УПЦ МП была единственной православной церковью, выступившей против Евромайдана. Еще до назначения нового непримиримого митрополита Онуфрия в августе 2014 года, эта церковь была в авангарде пророссийских выступлений, ряд священников призвали своих прихожан присоединиться к боевым действиям, а некоторые и сами взяли в руки оружие. В октябре 2018 года Игорь Гиркин (Стрелков), бывший назначенный Москвой “министр обороны Донецкой народной республики”, хвастался, что “одним из подразделений славянской бригады командовал послушник Святогорской Лавры”, и что его собственная служба безопасности была составлена исключительно из духовных сыновей, монахов и иеромонахов Святогорской Лавры. Из-за этой направленности прихожане стали массово покидать церковь Московского патриархата. Согласно опросу трех авторитетных украинских центров, проведенному в августе 2018 года, 45,2% православных христиан Украины относили себя к Киевскому патриархату, и только 16,9% – к Московскому. (Вторая по величине группа, 33,9 процента, объявляли себя “просто православными”).
Давление “Третьего Рима” на терпение патриарха Варфоломея не особенно отличалось от давления великорусского менталитета на чувства украинцев. Но до тех пор, пока российский православный патриарх Кирилл не был принят Варфоломеем на Фанаре 31 августа, окончательное решение не было принято. В феврале 2016 года совместное заявление Папы Римского Франциска и патриарха Кирилла отвечало всем чаяниям последнего по украинскому вопросу, и Кирилл, похоже, не ожидал, что там, где даже Папа проявил покладистость, обветшавшее верховенство Вселенского Патриархата воздвигнется на пути могучей русской церкви, источника благосостояния большей части православного мира. Русские умеют делать сюрпризы другим, но довольно плохо реагируют, когда сюрпризы делают им. На Фанаре Кирилл был удивлен, даже возмущен. За этой встречей последовало не только решение Вселенского Патриархата о томосе, но и решение Русской православной церкви от 15 октября разорвать каноническое общение с Константинополем.
Более заметной для украинских православных – и тех, кто находится за пределами православного мира, – стала политическая реакция России. 12 октября Путин поднял этот вопрос на специально созванном заседании Совета безопасности Российской Федерации. Сразу после этого были два заявления, предполагающие долговременные и серьезные угрозы. Во-первых, пресс-секретарь президента Дмитрий Песков подтвердил намерение России защищать “русских и русскоязычных, и, как неоднократно говорил Путин, русского православия”. С не меньшей угрозой министр иностранных дел Сергей Лавров охарактеризовал томос как “провокацию, осуществленную при прямой поддержке Вашингтона”. Любой изучающий российскую политику поймет, что эти заявления были несомненными предупреждающими сигналами.
Для Кремля значение томоса сопоставимо со вступлением Украины в НАТО – посягательством даже не на безопасность России, а на ее сущность. Помимо войны, которую Москва ведет в настоящее время, экономической блокады, которую она навязывает, и провокаций, совершаемых ею в Азовском море, маловероятно, что она уже нашла способы реагировать на изменившуюся ситуацию. Можно не сомневаться, что такая реакция проявится в ходе украинских выборов. То, что Украина и ее партнеры смогут ответить на брошенный им вызов, пока представляется значительно менее определенным.