Получится ли у Путина ремейк брежневской конституции?

1. «Обнуление» постсоветской России

Весьма показательно, что процесс принятия «поправок в конституцию» осуществляется в полном противоречии с нормами, прописанными в ней же. Это не референдум, правила которого закреплены в соответствующих законах, а некое «всенародное голосование», сама формулировка которого в конституции отсутствует.

Такой формат предоставляет организаторам небывалые вольности в проведении этого мероприятия. Например, голосование растянуто на целую неделю – с 25 июня по 1 июля, зачастую проходит просто во дворах жилых домов, также можно проголосовать электронно, а впоследствии и на импровизированном «участке». В соцсетях появляется немало примеров двойного и даже тройного голосования, и это уже никого не удивляет.

Эта заведомая фальсифицируемость и карикатурность «всенародного голосования» обессмысливает саму возможность общественного наблюдения, которого избиркомы прежде все же побаивались. Поэтому многие оппозиционно настроенные россияне предпочли просто бойкотировать это мероприятие, хотя это ничего не решает – порога явки все равно нет.

Еще одним нарушением властями собственных законов выглядит то, что многочисленные поправки в конституцию предлагается принимать «одним пакетом». Многие, может быть, проголосовали бы за «ежегодную индексацию пенсий», хотя это странная статья для конституции любой страны. Однако эти социальные обещания служат лишь для того, чтобы подсластить пилюлю главной поправки – «обнуления» президентских сроков для Владимира Путина.

Нет сомнений, что эти «поправки» будут приняты. Кремлевская политтехнологическая и пропагандистская машина запущена на полную катушку. И всякого, кто заикнется о недопустимости несменяемого вождизма, немедленно обвинят в презрении к пенсионерам, детям, русофобии и других смертных грехах.

Однако есть смысл поразмышлять – насколько устойчивой окажется новая законодательная система РФ после 1 июля? Называть ее «правовой» уже можно будет только условно, поскольку вследствие этих конституционных изменений гражданские права резко сокращаются. А изменения в конституции неизбежно повлекут за собой переписывание десятков законов.

Но сама российская конституция после этих «поправок» превращается в невероятно противоречивый, саморазрушающийся документ. Например, в 1 главе там есть статья 13, которую «правщики» трогать не решились: «В Российской Федерации признается идеологическое многообразие. Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной». Но как это согласовать со вновь добавленными статьями о «защите исторической правды» и «вере в Бога»?

Статья 15 устанавливает: «Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». Но эта базовая статья фактически отменяется поправкой о том, что российские законы получают приоритет над международным правом.

Фактически, этими поправками «обнуляется» вся история постсоветской России, которая еще в Декларации о государственном суверенитете 1990 года заявила «о своей приверженности общепризнанным принципам международного права». Нынешние кремлевские власти словно бы запустили машину времени назад – раздавив и эту Декларацию, и даже перестроечные лозунги о «приоритете общечеловеческих ценностей». И приехали прямиком в брежневскую эпоху, где никто не смел усомниться в верховенстве советских законов.

Путинские «поправки» по смыслу означают возвращение к брежневской конституции СССР 1977 года. Весьма показательно звучит вновь вводимая статья 67: «Российская Федерация является правопреемником Союза ССР на своей территории». Юридическое правопреемство РФ от СССР, вплоть до места в Совете Безопасности ООН, было зафиксировано еще в конце 1991 года. Но сегодня мы, очевидно, имеем дело с «правопреемством» более фундаментальным – идеологическим и мировоззренческим. Путинская РФ считает себя такой же «главной мировой державой», как и брежневский СССР.

Брежневская конституция также формально провозглашала гражданские права и свободы, однако это сочеталось в ней с идеологическим единомыслием, которое предписывалось «советскому народу». Вот и путинский конституционный ремейк содержит в себе то же противоречие, провозглашая граждан РФ такой же идеологически единой общностью, как и «советский народ».

Поэтому уместнее сравнение именно с брежневской конституцией, а не со сталинской 1936 года, где «советского народа» еще не было. Конечно, может быть, сам Путин и видит себя продолжателем Сталина (неслучайна его зацикленность на Второй мировой войне), но по факту из него получается именно «новый Брежнев». Такой же пожизненный вождь, хотя и превзошедший уже «дорогого Леонида Ильича» по срокам правления. Кроме того, при Сталине власть все-таки не считалась коммерческой собственностью, в которую она начала превращаться уже при Брежневе, а при Путине это устоялось окончательно. Режим тотальной коррупции также весьма сближает путинскую эпоху с брежневской, хотя советскому генсеку и не снились ее нынешние масштабы. И репрессии при Путине, хоть и жесткие, но все же в основном точечные, как и при Брежневе, направленные против сотен «отщепенцев». Однако нынешний режим, несмотря на гигантское раздутие силовых структур, исторически больше не сможет загнать миллионы людей в лагеря – хотя Путин, быть может, мечтает об этом в своем бункере…

Еще одно, довольно ироничное, сравнение путинской эпохи с брежневской – кремлевские власти всерьез верят в то, что сколь бы нелепые законы они ни написали, народ будет их покорно исполнять.

2. Государственное единство» – идеологический абсолют вместо коммунизма

Формулировки многих «поправок» вызывают вопросы у сколь-нибудь образованного человека. Вот, например: «Россия, объединенная тысячелетней историей, сохраняя память предков, передавших нам идеалы и веру в Бога, а также преемственность в развитии Российского государства, признает исторически сложившееся государственное единство».

«Тысячелетняя история» – это известный имперский миф, поскольку в 11 веке никакого слова «Россия» еще не существовало, если конечно искусственно не возводить его к древним киевлянам и новгородцам. Под «преемственностью», очевидно, понимается снятие всяких исторических противоречий между Московским царством, Российской империей, СССР и нынешней РФ. Но с филологической точки зрения это звучит нелепо, поскольку абсолютно любая страна признает свое государственное единство.

Но дьявол, как известно, кроется в деталях. Нынешняя официальная Россия признает не то свое единство, которое международно признано, но «исторически сложившееся». А такая формулировка открывает простор для сколь угодно расширительных толкований. Многие имперские пропагандисты используют термин «историческая Россия», включая в нее все территории бывшей Российской империи. И с этих позиций все независимые государства, возникшие в 1918 или 1991 году, выглядят «сепаратистскими» нарушителями «исторически сложившегося единства».

Неудивительно, что в сегодняшней России едва ли не самой преследуемой политической силой являются регионалисты, выступающие за повышение самоуправления своих областей и республик. Они могут быть вовсе не «сепаратистами», а сторонниками реального федерализма по типу США и ФРГ, но даже такие идеи выглядят для «вертикали власти» подозрительными. Более того, российская власть еще с 2014 года пытается превратить федерализм в свое внешнеполитическое оружие, продвигая, например, идею «федерализации Украины». Но сама Россия, несмотря на свое конституционное название «федерация», превращена в жесткое унитарное государство.

И удержание его «единства», сочетающееся с внешнеполитическими агрессиями, нацеленными на территориальное воссоздание «исторической России», фактически стало идеологическим абсолютом кремлевской политики. Это существенное отличие от эпохи коммунизма, который претендовал на статус глобальной идеологии. Для сегодняшнего Кремля важнее всего оказывается лишь территориальное самосохранение – однако оно не менее опасно для соседних стран, которые в Москве по-прежнему считают частями «исторической России».

Весьма показательно недавнее заявление Путина: «Возникает вопрос: если та или иная республика вошла в состав Советского Союза, но получила в свой багаж огромное количество российских земель, а потом решила выйти из состава? Но тогда бы выходила хотя бы с чем пришла и не тащила с собой подарки от русского народа».

 Очевидно, что здесь прозвучала довольно откровенная угроза в адрес Казахстана, который не проявляет излишней активности в кремлецентричных «интеграционных проектах» типа ЕАЭС. Но вот, например, в случае Эстонии Путин прав «с точностью до наоборот». В 1920 году независимая Эстония заключила Тартуский договор с РСФСР. Но затем, когда страну «инкорпорировали» (выражаясь путинскими словами) в СССР, Печорский уезд и восточное Принаровье, принадлежавшие Эстонии согласно Тартускому договору, были переданы в состав РСФСР. Так кто «утащил» чьи-то «подарки»?

Вероятно, у российского президента просто нет адекватных исторических советников. А если и есть, то видимо, они очень опасаются напомнить кремлевскому вождю факты, которые расходятся с его имперскими стереотипами.

3. Неизбежность «новой Перестройки»

Внесение множества высокопарно-патетических поправок в конституцию вновь напоминает брежневские времена, когда именно такой стиль был единственно официально возможным. Однако чем больше пафоса, тем дальше он расходится с реальностью. Даже члены Политбюро в те годы всерьез уже не верили ни в какой «коммунизм». И путинскому «ближнему кругу» вся эта пропаганда абстрактных «традиционных ценностей» нужна для вполне конкретной задачи – удержания власти и недопущения ее сменяемости.

В этих кругах и поныне принято ругать первого и последнего президента СССР Михаила Горбачева за то, что он в 1990 году убрал из советской конституции 6 статью о всевластии КПСС – и тем самым «обрушил всю конструкцию». Но Горбачев хотя бы попытался предложить альтернативу в виде договорной конфедерации. А у нынешних обитателей Кремля само слово «договор» вызывает идиосинкразию. «Российское государство построено не по договорному типу», – прямо заявляет замглавы путинской администрации Сергей Кириенко, не догадываясь, что тем самым «обнуляет» Российскую Федерацию как таковую.

В действительности же, «правщики» нынешней конституции сами ликвидируют все законные основы существования собственного государства. Если «новая» конституция содержит в себе взаимоисключающие статьи, она фактически перестает работать как базовый источник законодательства. И это вновь ставит исторический вопрос о политической целостности российского пространства – хотя никакие «сепаратисты» тут ни при чем.

Многих удивили довольно массовые протесты против конституционных поправок, происходящие в российских регионах. Они напрочь опровергают расхожий стереотип, будто бы «провинция» всегда поддерживает власть, а оппозиция сосредоточена в Москве. В действительности же недавние события, связанные с пандемией, продемонстрировали ровно обратное положение дел – москвичи легко согласились с введением в их городе режима «цифрового концлагеря», не имеющего никаких законных оснований, тогда как во многих регионах сохранялась свобода передвижения без всяких «электронных пропусков».

В различных российских областях и республиках растет вполне законный запрос на свободную избираемость собственной власти. Нынешний режим фактически назначаемых Кремлем губернаторов ничем не отличается от брежневской расстановки повсюду «первых секретарей». Однако современные граждане уже не хотят с этим мириться. Но Путин сам стал заложником созданной им системы. Он не может допустить свободных выборов и реального федерализма, потому что его «вертикаль» немедленно рассыплется. Пытаясь сделать свой режим «вечным», он сам программирует общественное ожидание «новой Перестройки».       

 Советский диссидент Сергей Ковалев вспоминал слова, сказанные ему в брежневскую эпоху прокурором по надзору в зоне: «Больше никогда не присылайте мне жалоб и заявлений со ссылкой на конституцию. Объясняю: советская конституция писана не для вас, а для американских негров – чтобы они хорошо понимали, как счастливо живется советскому народу». 

 На фоне новейших событий в США эти слова звучат пророчески.