Кому на пользу наша коммуникативная безграмотность?

Этот глобальный трендовый сдвиг внимания объясним отчасти как постоянным приростом пользователей социальными сетями, так и собственно увеличивающимся количеством времени, которое мы в среднем проводим в различных типах социальных сетей. Их усложняющиеся алгоритмы, во многом учитывающие нейропсихологические процессы человека, а также базирующиеся на основных законах социальной психологии, успешно завоёвывают каждодневное и ежечасное внимание всё большего количества пользователей. Отдельно стоит упомянуть и непрозрачность этих алгоритмических информационных потоков, которыми стараются управлять зачастую в корыстных целях. Вспомним также, что не без помощи интернет-гигантов внимание и доверие переросли из общественной валюты в реальный капитал для социальных сетей.

Разумеется, имея под рукой такой масштабный, удобный и относительно недорогой инструмент, недоброжелатель будет его непременно использовать как для коммуникационных манипуляций, так и для эффективного и точечного распространения враждебной пропаганды, цели которой могут варьироваться от создания информационного перенасыщения и, как следствие, хаоса, до усугубления поляризации и провоцирования столкновений отдельных социальных групп. В любом случае не следует забывать, что конечным объектом таких операций по оказанию влияния является всё-таки потребитель информации – то есть человек, от действия или бездействия которого могут зависеть, например, результаты политических выборов или общий фон доверия к общественным дискуссиям, ключевым лидерам мнений или целым государственным учреждениям.

Как и почему мы усугубляем проблему?

Уделяя неравномерно много внимания (а значит неизбежно и материальных, и интеллектуальных ресурсов) исключительно на анализ компьютерной пропаганды, мы незаслуженно забываем про стержневой элемент в цикле производства, распространения и потреблении информации – человека и его когнитивную восприимчивость. Поддавшись глобальной тенденции выявления в социальных сетях намеренной дезинформации, лженовостей или просто результатов банальной непрофессиональной журналистики, у нас появилась одержимость поиска сетей ботов, конечно же, особенно там, где это относительно легко сделать (например, в открыто доступном Твиттере). Но чрезмерное увлечение поверхностным технологическим аспектом дезинформации создаёт прочные основания для нашей когнитивной слепоты. Разумеется, исследование техногенности этой проблематики, её глубокий анализ и полноценное разоблачение злонамеренных пропагандистских информкампаний в социальных сетях – очень важная и нужная работа, которая, тем не менее, не должна делаться за счёт переключения внимания с объекта влияния на каналы донесения. Отчего же мы забываем проверенное временем правило планирования и ведения т.н. информационной войны – „одно не должно исключать другое“? Не потому ли, что завидев и распознав значимые проблемы, мы очень часто ограничиваемся либо их поверхностным описанием (это, скорее, вотчина посредственных „экспертов“, недобросовестных политиков и журналистов „с пониженной социальной ответственностью“), либо же занимаемся академической теоретизацией, уже изначально не предлагающей реалистичных решений, а только увеличивающей объёмы научной макулатуры?

Такое отношение к проблеме приводит к тому, что многие начинают часто путаться в смыслах и злоупотреблять подменой понятий. Отсюда рождается недокоммуникация, которая порождает смятение. Смятение порождает ошибки, а наша, основанная на ложном консенсусе коммуникационная самозациклинность не позволяет видеть и признавать эти ошибки. Так рождается недоверие к конкретным людям, профессиям, социальным группам и их ожиданиям, действиям. Всё это способствует поляризации внутри общества и провоцирует ещё большую раздробленность. Описанное выше – это скорее симптомы, а не возбудители информационного заболевания. Но как и в обычной жизни, так и здесь мы склонны прописывать самим себе только симптоматическое лечение вместо того, чтобы прислушиваться к специалистам и строго следовать рецептуре долгого искоренения сути проблемы.

Злоупотребление нашим доверием

Поскольку социальные сети стремятся эксплуатировать нашу неразумность и вовсе не помогают нам преодолевать её, нужно вернуться к ключевому звену в цикле производства, распространения и потреблении информации. Смыслы (враждебные или нет) производит человек для человека. При этом их упаковка в различные привлекательные истории, то есть нарративы, и распространение по разным каналам информации происходит тоже по большей части при прямом или косвенном вовлечении человека. Многие исследования показывают, что наряду с телевидением и интернетом близкие люди, друзья и члены семьи для большинства остаются важным источником информации не только личного характера, но и по социально-экономическим и политическим темам, а значение такого канала особенно возрастает во время какого-либо кризиса. Об этом, кстати, свидетельствует опыт Эстонии 2007 года и Украины 2014-2015 годов, когда определённые массы людей легко поддавались на различные информационные манипуляции, исходившие главным образом из личных контактов или устного общения. И если для журналистики, классических СМИ и даже отчасти некоторых онлайн-порталов и социальных сетей есть определённые правила и рамки ответственности, а также механизмы защиты (свобода слова, нераскрытие источников и т.д.), то как оберегать от враждебного влияния такой канал информации, которому доверяешь больше всего, – личные контакты?

Пока большинство переключилось на выявление лженовостей в виртуальном мире, по людским каналам продолжают вирусно распространяться вредоносные слухи, сплетни и клевета. Часть из такой народной молвы может быть направлена, например, на дискредитацию отдельно взятого общественного деятеля, создание локальной паники о девальвации валюты, срыв мобилизации в каком-то регионе или введение в смятение жителей приграничных районов. Другая часть в то же время преследует более широкую цель – например, снижение общего имиджа срочной военной службы, подрыв доверия к полиции, возрождение старых смыслов и символов, актуализация языковых или национальных стереотипов, создание новых мифов, массирование ностальгических чувств, увещевание к миру любой ценой, гиперболизация коррупции, очернение Евросоюза… Помните, одно не исключает другое. К этому хору часто подключаются различные маргинальные „правозащитники“, псевдоСМИ, левацкие борцы за „русскоязычное образование“ или праворадикальные „войны Одина“ ну и прочие „анти-НАТОвские пацифисты“. В каждой стране и обществе работает своя уникальная комбинация посылов и широкая вариация каналов донесения. Любая коммуникация между сегментами общества, группами или организациями – это потенциальная мишень для информационных агрессий. Планировщики операций по враждебному влиянию знают точно, что чем разнообразнее будет тематический ассортимент и чем красочнее палитра версий, тем шире охват разных целевых групп в обществе, где всегда найдутся недовольные чем-то – бродячими собаками, высокими ценами на топливо, нелегальными мигрантами, вырубкой леса, солдатами НАТО, новой железной дорогой, антироссийскими санкциями и т.д.

Атакуют нас и наши идеи

В то время, как многие эксперты переключились на разоблачение в социальных сетях ботов (но реже их заказчиков), реальные агенты информационного влияния продолжают делать свою работу в тени нашей коммуникационной безграмотности и когнитивной слепоты. Речь здесь идёт не о сотрудниках недружелюбных спецслужб, а о тех людях, которые распространяют заведомо вредоносную информацию как лично, так и через свою сеть контактов, среди которых есть и добровольные разнощики, и проплаченные деятели. Добавьте к этому ещё полезных идиотов и низкопадающие стандарты современной журналистики, некоторые представители которой могут позволить себе явную предвзятость и психологический террор через навешивание ярлыков и голословных обвинений, при этом практически не неся ответственность за развязанную травлю. Провоцирование такого якобы спонтанного информационного самосуда является также частью успешно спланированной и реализованной враждебной агрессии против каких-то значимых в обществе идей, смыслов, тенденций и ценностей. Многим сразу вспомнятся разные примеры травли в прессе, не так ли? Таким образом, потенциальные угрозы лежат вне медиа-пространства, так как именно активный человек всегда является как генератором увлекающих идей, так рассадником полезных мемов, то есть основная часть агрессии направлена не на канал донесения, а всегда на человека, его дискредитацию, уменьшению влияния и ограничение его возможностей. Для заказчиков и дизайнеров таких инструментов информвлияния важно продержаться как можно дольше незамеченными, поскольку их основная задача состоит в использовании таких сил и средств, на которые не сразу обратят внимание.

Переданная через личные контакты информация работает как в реальном, так и виртуальном мире, в том числе и по социальным сетям, где, тем не менее, часть информации остается скрытой от публичной дискуссии. Слухи, домыслы, сплетни и клевета – всё это эффективнее передавать или при личном общении (даже с незнакомыми людьми в общественном транспорте, магазине, на митинге или, скажем, в церкви), или же в анонимно в онлайн-группах и специальных мессенджерах. Всё это делается согласно правилу, что либо человек может повлиять на мнение группы (политическое лидерство, национальная идея, религиозное течение, экспертное мнение и т.д.), либо группа может повлиять на мнение человека (под влиянием конформизма, внушаемости или подчинения). Понимая это, нужно признать, что попытки каким-то образом влиять на общественное мнение (не говоря уже про поведение), например, через Твиттер, имеют ограниченный эффект не только в географическом плане, но и в когнитивном. Токсичные смыслы разносятся людьми по разным каналам не только для создания информационного хаоса, но и с гораздо более важной целью – зарождение глубокого сомнения в дееспособности власти, в прозрачности общественно-политических процессов и достоверности официальной информации, а также в подрыве доверия между социальными группами населения.

Что для нас чужое, а что – своё?

Нельзя относиться к ложной информации как инструменту тактического применения – на самом деле она столь же активно формирует нашу коллективную память, то есть общее представление о прошлом, от которого, как известно, может зависеть и наше представление о будущем. Именно по этой причине в кремлёвских информкампаниях используется массивная актуализация и высвечивание мифов о СССР, содержание которых строится на советской языковой эстетике и традициях ещё школьных времен, что позволяет вовлечь в фреймо-формирующую коммуникацию целевую аудиторию от 35 лет и старше. Передача и закрепление таких месседжей через информационные потоки происходит эффективнее всего на личностном уровне, где под влиянием результатов работы пропагандистских смыслотворцев и агентов-разнощиков в нашем обиходе появляются чужая повестка дня (например, параноидная ксенофобия „все иммигранты – преступники“ или инфантильный патернализм „правительство должно создавать рабочие места, строить заводы и ремонтировать квартирные дома“), чужие герои („Маша и Медведь“, „войны-освободители“), чужие заразные мемы („вежливые люди“, „не смешите мои искандеры“, „можем повторить“), чужие ценностные ориентиры („Европейский Союз несёт зло и уничтожает нашу самобытность“, „Эстонии нужно выйти из НАТО”, „с Россией дружили веками, она близко, Америка – далеко“), чужие события („мужской день – 23 февраля“, „9 мая – день победы“, „факельные шествия под ультраправыми лозунгами“) и чужие традиции („Новогодний стол – назад в СССР“, „свадебное фото на фоне Т-34“). Список таких примеров можно продолжить, но все они так или иначе созданы для внедрения в когнитивное пространство, где способствуют подмене понятий на очень простом ценностном уровне: „свой-чужой / хороший-плохой / близко-далеко“.

Таким образом, получается, что для многих русскоязычных жителей Эстонии или Латвии солдат НАТО в их стране – оккупант, а российский военный в Крыму – освободитель. Что правительство Эстонии (или Латвии, или Украины) – всего лишь марионетка США, а местные власти в Абхазии (или в Приднестровье) – полноценные субъекты международного права и равноправные партнёры Российской Федерации. Что злонамеренный Европейский союз повсеместно насаждает в странах Балтии однополые браки, а в духовной России наоборот заботятся о сохранении святости семейных ценностей. Что русская православная церковь – единственно верная и самая православная в мире, а православная церковь Украины – раскольническая.

Чужой нарратив будет всегда выглядеть ещё сильнее, если нет своей чёткой позиции, если нет объединяющего видения совместного будущего, если ощущается раскол в обществе или если свои истории больше не вдохновляют, не подпитывают личную когнитивную стойкость. Манипулятивная дезинформация, провоцирующая заблуждения, ложится на благодатную почву, из-за чего люди также легко могут верить слухам про „бытовой нацизм в эстонской армии“ (подтверждение типа „сын подруги служил и сам видел“), про „непоправимый экологический ущерб от новой железной дороги“ („я читала про это в интернете“), про „уже едущих в страну толпы чёрных беженцев“ („вчера по телевизору сказали“), про „американских солдат, которые напиваются каждые выходные, дерутся и насилуют наших девушек“ (мне меня знакомая рассказала, она в больнице работает) или про „распиливание натовских грантов“ („они всегда воровали, их ещё в школе на этом поймали“). Подобные небылицы обычно сопровождаются личными отрицательными оценочными суждениями пересказчика относительно основных лиц, экспертов и лидеров мнений, представляющих и отстаивающих противоположную позицию или точку зрения, то есть происходит персонализированная атака с навешиванием ярлыков, подрывом доверия и порчей репутации. Это распространение может усиливаться как заявлениями тех самых агентов влияния, так и информационным самосудом, о котором писалось выше. Порождение простых личных обвинений всегда легче и эффективнее, чем создание полноценных опровержений, так как даже самое правдивое опровержение часто не попадает на ту аудиторию, которая получила обвинение. Таким образом соблюдается ещё одно правило информационной войны, гласящее, что действиям в физическом пространстве всегда предшествуют действия в информационном пространстве, с помощью которых оправдываются физические действия.

Что делать дальше?

Понимая многогранность проблематики когнитивной стойкости и долгосрочный эффект враждебных операций влияния, будет целесообразно развить общественную дискуссию, по результатам которой мы должны найти свою чёткую позицию по следующим вопросам:

1. Наша коммуникационная гигиена должна исходить из понятия, что ни одна из форм ностальгии по прошлому не имеет смысла, если она уничтожает будущее. Единственно верный ответ отражения исторической пропаганды и сегодняшней дезинформации – это активная превенция, базирующаяся на выстраивании своего сильного фрейма. Другие методы, такие как зеркаление или опровержение, не работают, так как заводят нас в гонку информационных вооружений, где мы постоянно опаздываем, изматываемся и как правило проигрываем, за чем у нас следует неизбежная демотивация. Как говорится, не нужно даже начинать спорить с идиотом, иначе он спустит вас на свой уровень, где и задавит своим опытом. Матрицы дезинформации невозможно одолеть уроками медиа-грамотностью или банальным разоблачением лженовостей, потому что это скорее достигает обратного эффекта, то есть ещё больше укрепляет ложные убеждения и заблуждения. Ключевыми составляющими нашей когнитивной стойкости должны стать информационные системы с надёжными фильтрами достоверности; личностная и организационная гибкость, обеспечивающая больший набор креативных решений, а также вхождение в добровольные сетевые структуры, которые везде и всюду побеждают иерархические.
2. В русскоязычном пространстве не закончилась ни конвенциональная, ни информационная война, но учитывая геополитические авантюристские амбиции Кремля, а также наличие там широкого инструментария влияния, война в том или ином виде может распространится далее на другие сегменты, в другие языки и на другие территории. Нужно осознать, что мы живём рядом с озлобленным беднеющим народом, который до сих пор позволяет в России содержать и оправдывать государственный режим, неустанно транслирующий и тиражирующий ненависть и злобу в промышленных масштабах как внутри страны, так и за её пределами. Чтобы такое соседство не стало вновь трагически судьбоносным, то нужно определить, какое вмешательство в наше национальное и личное когнитивное пространство мы считаем приемлемым, какое можем терпеть, а какому нужно активно сопротивляться. Более того, если в будущем тон агрессивности действий Кремля по какой-то причине понизится и на смену нынешней конфронтации придёт диалог (который, кстати, уже и так продавливается, business as usual), то как нам тогда позиционировать себя по отношению к коллективности их вины? Распространяется ли ответственность только на кремлёвский режим и его прислужников, идеологически упёртых русскомирцев или же всех россиян?
3. Широта охвата агрессивной наступательной пошлости Кремля в разные сферы жизни зарубежных стран обеспечивается не только тщательно спланированными виртуальными информоперациями, но и сетью разнообразных агентов влияния на местах, а также подручными локальными информационными каналами, которые мимикрируют под СМИ, злоупотребляя тем самым нашими правами и свободами демократического общества. Высвечивание таких агентов влияния, их взаимосвязи, источники материального поощрения и идеологическую подоплёку поможет снизить эффективность их вредоносной деятельности. При этом нужно понимать, что это – весьма проблематичная сфера, так как агенты влияния могут быть среди журналистов, правительственных и независимых экспертов, политических деятелей, общественных лидеров мнений, популярных блогеров, государственных служащих, учёных и преподавателей, спортивных тренеров, советников различных фондов и организаций, крупных бизнесменов и предпринимателей, творческих работников (актёры, певцы, художники и т.д.), а также религиозных деятелей. В демократическом обществе мы, конечно же, не можем позволить оголтелый маккартизм, а поэтому к таким вопросам нужно подходить взвешенно и аккуратно. Для выявления агентов информационного влияния должны быть законные полномочия и солидная база неопровержимых доказательств об их злонамеренных действий, идеологических взаимосвязей и возможной (материальной) выгоде.

Милитаризируя многие сферы жизнедеятельности как внутри страны, так и за её пределами, Россия, скорее всего, готовится к войне и добивается гибридной туманности в восприятии многих реальных угроз, успешно маскируя их под мирные общественные процессы. Обозревая идеологические интересы и геополитические аппетиты Кремля, какие же сферы можно со стопроцентной уверенностью исключить из орбиты влияния? Как часто мы слышим от определённых людей „миролюбивые“ увещевания „не демонизировать Россию“ и повторяющиеся как мантра призывы „спорт вне политики“, „культура вне политики“, „бизнес вне политики“, „русская церковь вне политики“, „не всё так однозначно – виноваты обе стороны“, „не окружайте мирную Россию базами НАТО“, „не эскалируйте и не провоцируйте войну“ и т.д. Присутствие в информпространстве таких распространённых месседжей говорит только о том, что агенты влияния ведут успешно свою работу не первый год. Для нашей когнитивной стойкости нужно несомненно избегать любые компромиссы с таким лживым приспособленчеством и начать называть вещи своими правильными именами. В таких случаях может помочь простой „утиный тест“: если нечто выглядит как утка, плавает как утка и крякает как утка, то это, вероятно, и есть утка.